Мияги молчит.
Она позвала меня в свою комнату, но теперь сидит и не говорит ни слова.
В такие моменты всегда что-то происходит, но я не могу понять, что именно.
— Ты ведь позвала меня, потому что тебе что-то нужно?
Я обращаюсь к Мияги, сидящей рядом, но ответа нет.
Она всё это время держит за руку крокодила с чехла для салфеток и, кажется, совсем не интересуется мной. Вообще, Мияги молчит с тех пор, как вернулась домой сегодня. Она была так тиха за ужином, что я начала беспокоиться, не заболела ли она. Она и так не слишком разговорчивая, но сегодня это выглядит неестественно.
— Мияги, если ничего не случилось, я пойду в свою комнату и займусь подготовкой к урокам.
Я отрываюсь от спинки кровати, на которую опиралась.
Завтра у меня работа, и я хочу уточнить, что именно нужно объяснить Кикё-чан. Но я не спешу. Если Мияги захочет поговорить, я могу сделать это позже. Если бы она только остановила меня.
— Ты ведь всегда здесь, даже если у тебя нет дела.
Мияги хватает меня за руку.
Она всё ещё держит крокодила за руку, но я чувствую облегчение от того, что она касается меня.
— Ну да. Но сегодня ты сама позвала меня, так что я подумала, что что-то случилось.
Мне всё равно, есть у неё дело или нет, но я хочу, чтобы она сказала мне об этом. Если она не говорит, я начинаю думать, что, возможно, произошло что-то хорошее, или, наоборот, что-то плохое, и это меня беспокоит.
Скорее всего, что-то плохое.
Настроение Мияги не настолько плохое, но она почти не разговаривает, и это заставляет меня думать, что что-то не так.
Я смотрю на Мияги, которая сидит рядом и держит крокодила за руку.
Она не смотрит на меня.
Её рука, которая держала мою, отпускает.
Мияги, словно в раздумьях, касается своих серёжек с плюмерией и проводит пальцем по маленькому цветку.
Например.
Возможно.
Я пытаюсь понять, что происходит с Мияги.
Думаю о множестве возможностей и прихожу к одному выводу.
— ...Ты выбрала мне серёжки?
Когда я задаю вопрос, Мияги опускает взгляд на пол.
Я не могу понять, о чём думает она, не смотрящая на меня.
Рука, которая только что касалась серёжек, хватает мою руку и тянет её к себе. Рукав моего свитера закатывается чуть ниже локтя. Рука Мияги гладит мою руку, а затем надавливает на середину между запястьем и локтем. Её пальцы давят не слишком сильно, но и не слабо, мягко сжимая мою руку.
Мияги не открывает рот.
Она молча отпускает мою руку, затем прижимает губы к тому месту, где только что надавливала, и начинает сильно сосать. Мияги, которая должна была управлять мной, похоже, ещё не приготовила серёжки.
Следы от поцелуев на моём теле — это то, что напоминает мне о Мияги, но сейчас мне нужен видимый знак, который бы показывал, что я принадлежу Уцуномии. Если мы не поторопимся, через неделю с небольшим наступит Рождество. Чтобы спокойно встретить Сочельник, мне нужны серёжки, которые выбрала Мияги.
Я слегка дёргаю за волосы Мияги, которая оставляет следы на моей руке.
Её губы не отрываются от моей кожи.
Она сильно, очень сильно всасывает мою кожу.
Если бы она подарила мне серёжки на Рождество, я бы, возможно, согласилась, но Мияги, кажется, не слишком интересуется такими праздниками, и вряд ли она сделает что-то подобное.
— Мияги.
Я тихо зову её, и её губы отрываются от моей руки, оставляя красный след. Следы на моём теле — это также знаки, которые я оставляю на теле Мияги, и я хватаю её за руку. Но, конечно, она отказывается, и её рука ускользает.
— Дай мне свою руку.
Я пытаюсь снова схватить её руку, после того как опустила закатанный рукав, но слышу недовольный голос Мияги.
— У меня есть серёжки.
— Что?
— Подожди немного.
Сказав это, Мияги встаёт, достаёт из шкафа маленький пакетик и садится рядом.
— Я купила серёжки для Сэндай-сан.
Как всегда.
Мияги — это человек, который находится за пределами моего понимания.
Сейчас я могу понять её слова, но не её действия.
— ...Мияги, что это?
Я показываю ей руку, на которой она оставила след.
— Знак.
— Понятно. Но если у тебя есть серёжки, зачем ты оставила след?
— Мы не договаривались, что я не буду оставлять следы, если куплю серёжки.
— Ну да.
— Если ты согласна, тогда сними свои серёжки.
— Ты не покажешь мне серёжки?
— Я сама их на тебя надену, потом посмотришь.
Мияги, которая ведёт себя деспотично, дёргает меня за ухо, как будто торопит.
Похоже, она действительно не собирается показывать мне, что лежит в пакетике.
— ...Ну ладно.
Мияги упряма.
И я слаба перед ней.
Из этих двух фактов следует, что рано или поздно я сдамся, и продолжать требовать, чтобы она показала мне серёжки, бесполезно. Вместо того чтобы тратить время на бесконечные споры, лучше быстрее снять старые серёжки и позволить ей надеть новые. Раз уж Мияги сама предложила надеть мне серёжки, что бывает редко, лучше просто подчиниться. Если я упущу этот шанс, она просто холодно скажет, что я могу надеть их сама, и всё.
Я снимаю свои маленькие сокровища и кладу их на стол.
— Теперь всё в порядке?
— Да.
Мияги коротко отвечает, затем готовит дезинфицирующее средство и вату и аккуратно протирает моё ухо.
Мочка уха становится холодной, и я вспоминаю день, когда мне прокололи уши.
Тогда мои уши тоже протирали ватой, смоченной в дезинфицирующем средстве.
Воспоминания перекликаются с сегодняшним днём, но сегодня всё иначе. В день рождения Мияги я подарила ей свои уши, но ей было недостаточно только ушей, и я отдала ей себя целиком, получив доказательство того, что я принадлежу ей.
Холодная вата отрывается от уха, и пальцы Мияги касаются отверстия для серёжки. Её пальцы скользят за ухом, затем снова касаются отверстия. Это щекотно, но мне не хочется отталкивать её руку. Я хочу, чтобы она касалась меня больше.
— Мияги.
Я зову её шёпотом, и её губы касаются мочки моего уха.
Кончик её языка прилипает к моему уху, смачивая его чем-то более тёплым, чем дезинфицирующее средство. Медленно её язык скользит по уху, и все нервы сосредотачиваются там, делая ощущения слишком острыми.
От её дыхания я почти перестаю дышать.
От прикосновения её языка моё тело нагревается.
Я хочу обнять Мияги и почувствовать её прикосновения не только на ухе.
Мияги действительно ужасна.
Она знает, что я чувствую, когда она делает такие вещи, но, несмотря на это, она лишь слегка касается меня, никогда не давая того, чего я хочу.
— Может, ты хочешь, чтобы мы ускорили наше обещание?
Я глажу её щёку и задаю вопрос, но она отстраняется, как будто подпрыгивает.
Обещание, которое мы должны были исполнить к Рождеству.
У меня нет намерения ускорять его, но реакция Мияги настолько очевидна, что я чувствую, будто она отвергает меня.
— Если тебе не нравится, тогда не играйся и надень серёжки.
Всё в порядке.
Мияги не против.
Она так остро реагирует на обещание, потому что боится потерять контроль. Ей не противно моё прикосновение.
Я убеждаю себя в этом и смотрю на Мияги.
— Я не играюсь.
Мияги снова протирает моё ухо ватой, смоченной в дезинфицирующем средстве. Она говорит мне: «Закрой глаза», и я послушно закрываю их.
В темноте я слышу, как что-то шуршит, и она открывает что-то.
Что-то маленькое касается моего правого уха.
Я чувствую, как что-то проходит через отверстие для серёжки, и слышу щелчок. То же самое происходит с левым ухом, и после щелчка я слышу: «Можешь открыть глаза», и открываю их.
— Спасибо за серёжки. Я хочу посмотреть на них, дай мне зеркало.
Я ощупываю только что надетые серёжки и прошу у хозяйки комнаты необходимый предмет, чтобы увидеть свои уши.
— Не дам.
— Я хочу посмотреть на серёжки.
— Посмотришь, когда вернёшься в свою комнату.
Мияги холодно отвечает и пристально смотрит на меня.
Её взгляд направлен на мои уши.
Если бы я могла заглянуть в глаза Мияги, я бы увидела серёжки.
Я раздумываю, стоит ли возвращаться в свою комнату, когда Мияги тихо говорит:
— Серёжки, которые я только что надела, — это знак того, что Сэндай-сан принадлежит мне, верно?
— Да.
— ...Этого недостаточно.
Я слышу её тихий голос, и её губы касаются моей шеи. Затем она сильно прижимается, и я толкаю её.
— Если есть видимый знак, зачем говорить, что этого недостаточно? Что тебе не нравится?
— ...Не знаю.
— Может, я напишу на лбу, что принадлежу Мияги?
— Это не то.
Мияги говорит немного низким голосом и, как обычно, нежно кусает моё ухо. Это щекотно, и я почти поддаюсь желанию дразнить её, но это лучше, чем оставлять следы на шее, и я позволяю ей делать то, что она хочет.
Она больше не скользит языком по моему уху.
Её зубы несколько раз мягко сжимают мочку уха, затем её губы касаются её на мгновение и отрываются.
— Ты довольна?
Мияги не отвечает, даже если она не удовлетворена.
Но если она снова сделает то же самое, мне будет неловко.
— Тогда давай сфотографируемся, помоги мне.
Прежде чем Мияги успевает что-то сделать, я беру телефон со стола.
— Что? Нет.
— Я не буду фотографировать тебя. Сфотографируй меня.
Я включаю камеру и передаю телефон Мияги. Она, похоже, успокаивается, поняв, что её не будут фотографировать, и молча принимает телефон. Мияги наводит камеру и молча управляет ею.
Щёлк.
Раздаётся электронный звук, и телефон возвращается ко мне. На экране я вижу, что на моём ухе красуется маленький круглый голубой камень.
— Что это за камень?
— Сэндай-сан, ты хитрая.
Мияги говорит недовольным голосом.
— Хитрая?
— Ты сказала сфотографировать, чтобы посмотреть на серёжки.
— Это не так. Но скажи мне, как называется камень?
— Не знаю.
Она отвечает низким голосом, но не может быть, чтобы она не знала, раз сама купила их.
Я пытаюсь вспомнить все голубые камни, которые видела.
Сапфир, аквамарин, лазурит.
Вот что приходит на ум.
Я внимательно смотрю на экран телефона и сравниваю с воспоминаниями.
Голубой камень на моём ухе не такой светлый, как аквамарин. Он не такой тёмный, как лазурит, и, кажется, без пятен.
Наверное, это сапфир.
Я ищу в телефоне информацию о сапфирах. Но Мияги пытается отобрать у меня телефон и мешает мне увидеть результаты поиска.
— Мияги, успокойся. Я не могу ничего найти.
— Тебе не нужно искать, просто убери телефон.
— Тогда давай сфотографируемся вместе.
— Что за «тогда»? Ни за что.
— Один раз можно. Если у нас будет фотография с серёжками, я не забуду, что принадлежу тебе.
— Я уже сфотографировала.
— Но важно, чтобы на фото была и ты.
Я прижимаюсь к Мияги и, прежде чем она успевает убежать, делаю снимок. Щёлк.