Том 2 - Глава 4.5: Летние каникулы Тогавы-сан

Начались летние каникулы.
Моя связь с сэнсэем — это школа и этот дом. Если одно закроется, возможности встретиться резко сократятся.
«Скучно», — я бросила телефон и легла на кровать. Планируя уборку после того, как встану, я перевернулась, проверяя, не остался ли на кровати запах сэнсэя.
Не остался, поэтому я скомкала простыни и одеяло, чтобы постирать. Перед стиральной машиной душная жара, словно в густом лесу, угнетала меня. Запах дерева, сочащийся из узлов деревянного дома, пробуждал разные мысли. Было много воспоминаний об одиночестве.
Задумавшись, я чуть не поникла, поэтому вернулась в комнату и подобрала телефон.
«Сэнсэй, мне нужна энергия».
Не дожидаясь ответа, я отправила еще одно сообщение.
«Конкретно — эротичное селфи».
Честно говоря, ответ от сэнсэя придал бы мне больше энергии, чем эротичное селфи.
Через некоторое время пришел короткий ответ.
«Я сейчас на работе».
«Тогда просто фото сэнсэя сойдет».
Сэнсэй в костюме — самая эротичная. Я странно возбуждаюсь, трогая ее через одежду и раздевая, наверное, это мой фетиш. Сэнсэй в растрепанном виде с распущенными волосами, той ночью — это было просто нечестно. В следующий раз, когда сэнсэй придет, может, попросить ее снять заколку?
Ответ задерживался, я ждала с надеждой, и сэнсэй прислала фото. Место... кажется, конец школьного коридора? По фону и полумраку смутно понятно. И по скромно смущающемуся селфи сэнсэя видно, что она не привыкла — это мило, люблю.
Мои чувства к сэнсэю, каким бы путем ни шли, всегда приводят к «люблю».
Сэнсэй, как обычно, с собранными волосами, в костюме. «Вот такая сегодня сэнсэй», — я пристально смотрела и осталась довольна. Энергии прибавилось настолько, что нижняя половина лица расплылась в улыбке.
«Ты каждый раз просишь непристойное селфи, не так ли?»
Строгое замечание от сэнсэя.
«Ну, хочется же».
«Никаких „же“».
«Сэнсэю ведь тоже нравятся мои эротичные селфи?»
Понравилось ли ей то, что я отправила недавно?
После довольно долгой паузы.
«Нравятся».
— ...П-фу, фу.
От слишком честного ответа сэнсэя я покатилась по кровати, обнимая телефон.
Легко представить, как сэнсэй схватилась за голову после отправки.
Сэнсэй верит, что не врать мне — это правильно.
Поэтому я тоже не могу врать сэнсэю и своим чувствам.
Слишком много думая о сэнсэе, я не могла уснуть, поэтому решила: пусть лучше сэнсэй заполнит меня еще глубже, и я утону. Словно погребенная в сэнсэе, словно тонущая. Постепенно дыхание стало тяжелым.
Словно очерчивая сэнсэя. Словно сэнсэй здесь.
Словно я могу почувствовать дыхание несуществующей сэнсэя.
Из-за специфики местности летом часто видишь туристов в юкатах. Вот и сейчас я разминулась с женщиной в бледно-фиолетовой юкате и подумала, что хотела бы увидеть сэнсэя в юкате. Хочу увидеть то, хочу увидеть это. Хочу, чтобы не было сэнсэя, которую я не знаю. ...Ах, но я не хочу видеть сэнсэя счастливой с мужем.
Если увижу, что я сделаю?
Связующая нить оборвется, и сознание улетит, как воздушный шар, думаю я.
И что останется от тела?
Словно преследуя глухой звук ветра, я посмотрела в небо.
Это случилось по дороге домой, когда я ходила купить обед и ужин.
— Чуть не пропустила. Ты милашка!
— А?
Женщина, с которой мы вроде бы разминулись, легко побежала назад («тет-тет-тет») и вернулась.
Женщина в бледно-фиолетовой юкате, с лицом настолько правильным, что вряд ли встретишь такое просто так. Нет, где вообще можно такое встретить? Красота такого уровня, что, кажется, нужно обойти мир до самого края, чтобы найти. Несмотря на летнюю жару, ни капли пота, свежесть почти подозрительная.
Возраст — старше меня. Наверное, чуть старше Соры-нэ. Лицо с гладким блеском, которому очень идет мягкая улыбка. Атмосфера, сочетающая лучшее от взрослого и ребенка, можно сказать. Расслабленность губ и безупречная осанка создавали ощущение, что с ней легко поладить и на нее можно положиться. Но больше всего притягивали взгляд ее глаза. Желто-зеленые, напоминающие о связи с чужими краями.
— Лето — это плохо, невольно ходишь рассеянно.
Говоря это, она попыталась пойти рядом со мной.
— Э, клеишься?
— Ага.
С той же мягкой и теплой улыбкой она легко призналась.
Кажется, Сора-нэ тоже сначала заговорила со мной в таком духе.
— Ты местная старшеклассница?
— ...Ну.
Настороженно и неопределенно кивнула. Немного напрягло уточнение про старшеклассницу.
— Высокая.
Она приподнялась на цыпочки, сокращая дистанцию, чтобы сравнить рост, и я отступила на шаг.
Действительно, красивая. Особенно глаза, веющие чужеземным.
Но я почувствовала лишь: «О, красивый камень валяется», — как если бы смотрела на обочину.
— Эм, я обещала любимой не липнуть к другим женщинам.
«Иди отсюда», — махнула я рукой.
— А-ха-ха-ха.
Красавица в кимоно рассмеялась действительно весело. Смех чем-то напоминал Сору-нэ.
Задумавшись почему, я заметила сходство. У этого человека на лбу тоже был шрам.
— Тогда я буду ненавязчивой.
Из рукава юкаты женщина достала маленький пакетик. И протянула мне.
— У меня только это, но если хочешь.
— Что это?
— Лакомство для голубей.
Открыв, я увидела жареные бобы. Зачем она носит такое?
— Еда от незнакомцев — это как-то...
— Какой воспитанный ребенок.
Убрав руку, женщина отправила бобы себе в рот. Раздался приятный хруст: «Кари-кори».
— Вкусно?
— Пресновато.
Хорошо, что не взяла. Но сама она ела с удовольствием.
— Странная.
— Как грубо, я просто турист. Турист, который не может пройти мимо милой старшеклассницы, просто любитель старшеклассниц.
— Для «просто» информации многовато.
— Думала создать хорошее воспоминание в поездке, но с треском провалилась. Пока.
Сестрица в юкате, потерпевшая неудачу в пикапе, быстро ушла к вокзалу. Свежая до самого конца, поэтому во мне остался только аромат цветов.
Лучше о сэнсэе, подумала я, глядя на толпу на главной улице. Когда выхожу, ищу это лицо, но возможности увидеть нет. Пока я мотала головой и глазами, солнечный свет лился сверху водопадом, и стрекот цикад сбивал сознание.
— Хочу увидеться...
С начала каникул я ни разу не видела сэнсэя. Переписываемся в ЛАЙНе, но все же хочу поговорить лично. Коснуться сэнсэя. Быть обнятой. Заняться сексом. Люблю мягкую улыбку сэнсэя. Люблю, как бегают ее глаза от смущения, когда завожу пошлые темы. Люблю эротичную сэнсэя, которая смущается, когда я наступаю, но в конце становится честной. Хочу вечно быть в объятиях сэнсэя, которая страстно желает меня.
— А-а.
Переполнившись чувствами, я не могла сдержать ухмылку на ходу.
Вернувшись домой, я с удовлетворением подумала: «М-фу, решительно отказала в пикапе и вернулась прямо домой».
Если расскажу сэнсэю, похвалит ли она? Или, услышав, что ко мне клеились, сделает очень недовольное лицо? Хочу увидеть и то, и другое, хочу, чтобы так было — я топталась на месте, радостно воображая. Когда сэнсэй обнажает собственничество — я не могу устоять.
Но для сэнсэя это, конечно, неприятно. Сложно тут все.
Положив купленное бенто в холодильник, я взяла телефон.
«Сэнсэй, я молодец?»
Я сдержала обещание с сэнсэем, хотела похвалы. Через некоторое время пришел ответ.
«Очень молодец».
Приложенный стикер с милым котиком тоже говорил: «Молодец».
На внезапный вопрос она не переспросила, а ответила как надо, и щеки расслабились.
«Жду, когда ты сегодня придешь».
«Приду как можно скорее».
То, что сэнсэй тоже ждет, передалось даже через простой ответ.
— Хи-и.
Я не выдержала и издала странный звук. Потом легко побежала в свою комнату, чтобы принять душ и заодно переодеться. Надеть что-то необычное или форму, которая возбуждает сэнсэя?
Я мучилась выбором очень весело.
В тот день сэнсэй купила торт.
Сначала я обрадовалась, что она позаботилась о создании атмосферы свидания. А потом, глядя, как сэнсэй готовит тарелки и вилки для торта, почему-то вдруг расплакалась. Наверное, то, чего я смутно искала в этом доме, вдруг обрело форму, я удивилась и заплакала.
Сэнсэй растерялась, надо было перестать, но от ее беспокойства слез стало еще больше. Сэнсэй усадила меня, взяла за руку и была рядом, пока я не выплакалась.
— Если торт вызывает столько эмоций, то... э-э... хорошее соотношение цены и качества.
Сэнсэй, пытающаяся разрядить обстановку неудачной шуткой — люблю, люблю, люблю! — подумала я.
Только любовь. В каждой падающей слезинке («бота-бота») были мысли о сэнсэе.
Жалко было их ронять, и наконец они начали останавливаться.
Руку, которую она все это время держала, я сжала в ответ, не желая отпускать.
— Сэнсэ...
— Что?
Женись на мне. Будь в этом доме всегда. Разведись. Будь со мной.
Собственничество, детская привязанность, любовь — все смешалось в кашу.
Покорная этому потоку, я текла к сэнсэю.
— Люблю-у!
В знак того, что слезы высохли, я растянула слово как могла, передавая бодрость.
Здесь для меня — дом с сэнсэем.
Не только мне, этому дому тоже нужна была сэнсэй.
Потом тоже было потрясающе.
Сэнсэй засунула голову мне под юбку. Возилась там («мозо-мозо»).
Каждый раз, когда ее робкий язык касался моих ног, я дрожала до самого сердца.
Сэнсэй, которая всегда с прохладным видом стоит в классе, за кафедрой.
Спокойная сэнсэй, словно далекая от желаний.
Как промокшая бумага, смяла понятие «учитель» и стоит на четвереньках.
Мы разжигали возбуждение друг друга.
Глядя на это сверху вниз, я думала, что сойду с ума. Нет, точно сошла.
Чувство освобождения и озноб, словно все, что укрывало спину, расплавилось, обнажив ее воздуху — такому могла научить только сэнсэй.
Я и раньше думала, но сэнсэй очень плохо влияет на мое воспитание.
Но если я скажу это, сэнсэй может заплакать, поэтому я ни за что не скажу.
Так я, с головой погрузившись в сэнсэя, весело разрушала прошлое и будущее, но...
Повседневность, которая начала укореняться, рухнула.
Однажды мама внезапно вернулась. Пьяная мама то ли поссорилась с любовником, то ли еще что, в общем, ей стало неудобно оставаться в заведении, и она сбежала домой. Мама вошла в свою комнату, которой давно не пользовалась, и заснула на кровати даже без простыни.
Я убираюсь, но в комнате, которой никто не пользуется и где мало движения воздуха, пыльно.
Неожиданная проблема. Да, проблема ввалилась.
Если мама останется дома, сэнсэй не придет. Встречаться на улице сложно, так что отсутствие мамы было как раз кстати. Я совсем привыкла быть дома одна, поэтому звуки, издаваемые кем-то другим в дальней комнате, лишают покоя, заставляют напрягаться и уставать.
И вот, на следующее утро после ее возвращения.
— А.
Мама без спроса достала из холодильника гарниры и ела.
— Вкус так себе.
Думая, что это приготовила я, она бросила эту оценку вместо приветствия.
То, что сэнсэй принесла для меня.
Это все мое.
На самом деле хотелось сразу отобрать палочки. Но если я начну отчаянно останавливать, и она спросит, откуда это, у меня будут проблемы, так что я бессильно смотрела. Глядя, как это исчезает с небрежным движением палочек, я чувствовала себя ужасно неприятно, словно жирными пальцами лапают доброту сэнсэя. И главное, было стыдно перед сэнсэем, которая это приготовила.
— Но вкус какой-то вульгарный. У тебя что, совсем вкуса нет?
Невольно, правда, на мгновение.
Я чуть не ударила.
От того, что в чувствах сэнсэя ко мне ковырялись палочками, голова и низ живота мгновенно вскипели.
С трудом сдержавшись, я поняла: если буду смотреть дальше, сорвусь.
Молча, ничего не сделав, я кое-как вернулась в гостиную.
Сев на подушку, я медленно проглотила слова, которые сдерживала. Как бы то ни было, родителю такое говорить нельзя.
Нельзя запоминать такие проклятия.
Мама, возвращения которой я так ждала раньше, вернувшись, лишь создала дискомфорт. Далекая мечта, возможно, была чище и красивее, пока оставалась мечтой.
Поскорее бы она ушла.
Обняв свои ноги, ценности которых полностью изменились, я откинулась назад.
Кажется, раньше я так же обнимала себя и смотрела в потолок.
Когда был папа, дом был полным.
Был дом, были родители. Была добрая мама.
Я точно помнила себя, идущую за руку с мамой.
Но папа умер, дом изменился. А потом исчезла и мама.
Мама научила меня снимать деньги и исчезла из дома. Сказала, что занята заработком на жизнь, и я подумала: грустно, но это то, что нужно проглотить. Занята настолько, что не может вернуться с работы домой — это казалось действительно тяжелым.
То, что ей просто было лень — можно было понять, немного подумав, но я делала вид, что не замечаю.
Одной было просто страшно. В ветреные ночи деревья, стоящие как забор, терлись ветвями и пугали меня. На первом этаже много комнат, много пространства, много щелей. Боясь, что что-то вылезет, я сбегала в комнату на втором этаже. Второй этаж тесный, как раз то, что нужно.
Сидя на кровати, обняв себя и заполняя пустоту, я смотрела в потолок долгими ночами.
Выбор комнаты на втором этаже — остаток того времени. В комнате, которой раньше пользовался дедушка, был только стол, слишком большой для ребенка, фусума с изображением ночного пейзажа далекой страны и кровать с простыней, которую не стирали со смерти дедушки. По запаху я научилась стирать.
Я поняла, что мама действительно не будет возвращаться каждый день, примерно через три недели такой жизни. Собираться в школу нужно было самой. Вернувшись домой, нужно было делать домашние дела, и делать уроки после этого было очень тяжело. Пока я не научилась эффективно убирать и стирать, времени на игры почти не было. Готовку я бросила сразу.
Школьные мероприятия я в основном ненавидела. Экскурсии, поездки, спортивные праздники, посещения учителей. Я не знала, как связаться с мамой, и классный руководитель всегда делал озадаченное лицо. Было больно видеть, как ко мне относятся с неохотой.
Привыкнув к домашним делам, я смогла выкраивать немного времени на игры через год после начала одинокой жизни.
Я знала, что если уйду далеко одна и попаду в беду или заблужусь... никто за мной не придет, поэтому играла на парковке у дома. Старая перчатка и мяч, найденные на первом этаже, были главными игрушками; я часто бросала мяч в стену. Со стеной мяч возвращался, подбирать было легко. Честно говоря, просто бросать было не очень весело.
Наверное, я продолжала потому, что в доме было две перчатки.
Я мечтала.
О том, что мама дома — это норма.
Хотела верить, что она вернется. Иначе этому не будет конца. Как проснуться от сна — я хотела, чтобы однажды что-то изменилось.
Окружающие, наверняка, сразу бы заметили состояние моего дома, если бы обратили внимание, так что классный руководитель, думаю, делал вид, что не видит. Но это не повод кого-то ненавидеть. Я тоже никому не помогаю. Так что если никто не помогает мне — мы квиты.
Я поняла, что так будет всегда, классе в четвертом. Осознав, смирившись и приняв это, я странным образом перестала бояться ночи. Потому что поняла: в этот дом никто не придет.
После этого я бросила кэтчбол и пошла к морю. До этого я осознавала море только по запаху. Привлеченная запахом прилива, я увидела красивый закат и доски для серфинга в море. Найдя то, что хочу попробовать, я стала ходить к морю.
Дедушка с длинными волосами, который всегда там был и выглядел свободным, научил меня серфингу. Позже я узнала, что он был довольно известен. Когда я спросила, смогу ли уплыть на этой доске в далекое море, дедушка только посмеялся. Серфингом я наслаждалась до средней школы, потом бросила.
Сказала дедушке, что не хочу загорать, поэтому пока перерыв, и он со смехом согласился.
Со школьной поездкой в начальной школе было много проблем, и в итоге я не поехала, сказав, что простудилась. То ли наказание за ложь, но вскоре после этого у меня действительно поднялась температура, и я мучилась. Лежа одна в тихой комнате, терзаемая жаром, я перестала понимать, жива ли я на самом деле. Казалось, я вижу странный сон.
Это чувство оставалось в голове туманом даже после того, как температура спала.
Потребовалось довольно много времени, чтобы этот полусон прервался и врезалась яркая реальность.
— Эй, Рин, что это за нож?
Это случилось через три дня после возвращения мамы.
Видимо, ей надоело только есть и спать, и мама встала к плите. Мать с ужасным цветом лица из-за нездорового образа жизни жаловалась, держа неиспользованный нож.
— Кухонная утварь ужасная. Нормально готовить невозможно.
— Я и не готовлю.
Я пришла только разогреть купленное бенто на обед.
Мама бросила нож и фыркнула.
— Готовь хотя бы, боже мой.
— ...Чего?
Что ее так возмутило? В животе закружился вихрь.
Что это за взгляд и отношение, мол, «ты же моя дочь»?
Откуда эта уверенность строить из себя мать?
Я была ошеломлена, а гнев постепенно твердел, как кулак.
Проще говоря, фраза была чертовски бесячей.
— М-м? Но если не готовишь, то что было в холодильнике...
— Бенто на экскурсию в начальной школе тоже.
— А-а?
Ногти глубоко впились в ладони, словно прорывая кожу.
— Что говорит человек, который даже бенто на экскурсию мне не сделал?
Зрение расфокусировалось, словно я прыгнула со скалы.
— Знаешь, знаешь, знаешь... классный руководитель смеялся: «Ну что поделаешь». Смеялся: «С этой девочкой ничего не поделаешь». Что значит «ничего не поделаешь»? Почему? Почему это нормально, что у меня нет бенто? Хотя мама есть. Хотя мама есть!
Я не могла остановиться, топала ногами («дан, дан»), словно в истерике.
Слез нет. Точнее, гнев мгновенно испаряет их, поэтому они не текут.
Мама, на которую вдруг накричали и наехали, нахмурилась в замешательстве.
— Если бы ты сказала...
— Как я скажу?! Где ты была?! Откуда ребенку знать, где родитель, которого нет дома! «Связаться не удалось, извините» — почему я должна была извиняться?!
Разрозненное негодование, которое приходилось подавлять, вырвалось из трещин.
Чертовски бесит, бесит, бесит!
Чертовски бесит, сука, чертовски бесит!
Я так сильно стиснула зубы, что скрежет был ужасно неприятным и громким.
— Когда я болела, голова болела, я плакала — что ты делала?! Не то! Тебя не было! Ничего не делала, а теперь зачем пришла? Почему строишь из себя мать? Деньги на жизнь даешь, да. Благодарна, только за это. Но только за это.
Мама думает, что этого достаточно, чтобы быть матерью.
Она мама, но для меня она не была матерью.
— Здесь больше...
Для меня больше.
— Для мамы места нет!
Уходи.
Уходи же.
Наверное, это я сказала в конце.
Выплюнув все, что хотела сказать, я обнаружила, что выбежала из дома.
Добежав до места, откуда видно главную улицу, я возобновила сбивчивое дыхание.
Уперевшись руками в колени, я долго не могла выпрямиться.
Затылок безжалостно пекло солнце, пот выступал каплями и стекал, вызывая озноб.
Хочу к сэнсэю. К сэнсэю. Сэнсэй.
Телефона нет, связаться не могу. И даже если бы был, с сэнсэем просто так не встретишься. Почему? — снова возник смутный вопрос, как в полусне.
Я люблю сэнсэя, и сэнсэй любит меня.
Я подняла лицо.
Брови и кончик носа горели в разгар лета.
«Жарко», — пробормотала я, и пролились теплые слезы. По сравнению с туристами на главной улице я казалась себе ужасно жалкой. Идти и плакать было стыдно, но возвращаться некуда, пришлось стать посмешищем.
Удача случайно встретить сэнсэя на улице мне сейчас не сопутствовала.
Из-за того, что я слишком сильно стискивала зубы, челюсть болела, словно вывихнутая. На ладонях, куда впивались ногти, проступила кровь. Увидев это, я почувствовала боль и там. Но сейчас я хотела, чтобы высохли слезы, а не кровь. Я посмотрела вверх, надеясь, что солнце выжжет их, но от света глаза заболели, и слез стало еще больше. Верх, низ, середина — все расплылось, вспомнилось, как ныряла в море.
Так я шла по главной улице, когда с боковой улицы внезапно выскочила знакомая, и столкновения было не избежать. Не та, кого я больше всего хотела видеть, да еще и с рикшей.
— О, Рин... э?
Я отвернулась, но Сора-нэ заглянула мне в лицо.
— Эй, Рин, что случилось... что такое?
Увидев слезы, которые я не могла вытереть, Сора-нэ сбросила свой легкомысленный тон. Лоб Соры-нэ, тащившей пустую рикшу, был в поту — видно, закончила работу.
— Ничего.
Уже поздно, но я спрятала руки, которыми вытирала слезы, за спину.
— Тебе идет костюм рикши.
— Лучше похвали это.
Сора-нэ гордо похлопала себя по бедру. На веревке висела тыква-горлянка. Точнее, фляга в форме тыквы.
— Подумала, подойдет к костюму, купила, и мне понравилось.
Ослабив веревку на поясе, она поднесла флягу ко рту и наклонила. Поднятый подбородок и золотые волосы, сияющие на солнце, действительно смотрелись живописно. Из-за того, что каждое ее движение привлекает внимание, поток девушек, попадающихся на удочку, не иссякает. Хотя меня это странным образом не трогает.
— Будешь?
— Там не алкоголь?
«На работе же», — поморщилась Сора-нэ.
— К тому же я не очень люблю алкоголь.
— Когда мы ходили в кябакура, ты тоже совсем не пила.
Я взяла флягу и глотнула. Обычный холодный ячменный чай.
Выпила, и немного успокоилась.
— Летом это лучше всего.
Наклонив возвращенную флягу, она вернула ее на пояс. Потом откинула челку, стирая пот со лба.
И, придерживая волосы, пристально посмотрела на меня. Форма глаз напоминала шрам на лбу.
— Впервые вижу, чтобы ты плакала.
— ...Никто не плачет на людях.
Не только я, все хотят скрыть слабость. Потому что думают: если слаб, этим воспользуются. То есть я совершенно не доверяю людям.
Сора-нэ тоже не показывает окружающим ничего, кроме легкой улыбки.
Может, у нее был такой опыт.
— М-м... ладно, садись.
Сора-нэ указала на заднее сиденье. Я взглянула на сиденье, на котором никогда не сидела, и покачала головой.
— Денег нет.
— Заткнись.
Отвергла. «Садись», — скомандовала движением подбородка. При этом движении откинутые волосы упали, скрыв шрам. Колыхание челки, скрывающее истинные чувства, блеск и то, что она сказала «садись» до того, как опустить волосы, стали решающими. Я направилась к сиденью.
Родившись в этом городе, я впервые села в рикшу. Это для туристов, так что, наверное, у всех так. Глядя на знакомый город с высоты, я чувствовала, как солнце жжет волосы.
— Держи зонт. Крыша сейчас сломана, так что справляйся сама.
Сора-нэ протянула оранжевый японский зонт (вагаса). В этом был свой шарм. Раскрыв зонт, я почувствовала запах масла и бумаги. Свет цвета зонта мягко падал на меня.
— Села?
— Угу.
— М. Ну и что стряслось? Сэнсэй бросила?
Тронувшись с места, Сора-нэ спросила тоном, прощупывающим почву.
— Если бы сэнсэй бросила, я бы не плакала, а умерла.
— Когда ты это говоришь, это не шутка. Ой, страшно-страшно.
Говоря это, Сора-нэ, как обычно, лениво улыбалась.
— Если сэнсэй сделает мне что-то ужасное... я правда умру.
Доброй, доброй, доброй... любимой сэнсэю. Этот человек окутает меня любовью. Я верю в это, ей я могу открыться и поласкаться.
— Тогда пусть сэнсэй тебя утешит. Номерами-то обменялись?
— Телефон дома оставила.
— Тогда зови любовью.
Требует невозможного. Было бы здорово, но я недавно поняла: любовь — это не то, что выходит изнутри. Она крутится в груди, вызывая удушье.
Теплой она кажется только тогда, когда вливается любовь партнера.
Когда отрываешься и связь прерывается — она просто тяжелая.
Кажется бесполезной, и я паникую.
Все же я попробовала позвать.
Сэнсэй.
Всплыло лицо сэнсэя, расплывающееся в улыбке при виде меня, и больше ничего.
— Кстати, Сора-нэ, ты про нас с сэнсэем... знаешь?
Она говорила так, будто это само собой разумеется, так что я уточнила.
— Знаю. Та учительница хорошо играет, но во лжи были бреши.
— Значит, выболтала.
— Успокойся, я никому не скажу. Не собираюсь мешать твоей любви.
— Угу. В это верю.
— Но если не из-за учителя, то других причин тебе плакать я не припомню. Разве что головой о вывеску ударилась.
Она все еще припоминает, как я однажды ударилась головой о вывеску, когда мы гуляли.
Тогда я ударилась лбом, а с нынешним ростом могу и глаз выбить.
— С мамой поссорилась.
— С твоей матерью? Редкость, что ты вообще о ней говоришь.
— Угу...
Сора-нэ, кажется, встречала маму. Говорила, что заходила в мамин бар, когда кого-то клеила. Я спросила о впечатлении, она сказала только: «Вы не похожи». Внешне или внутренне?
В любом случае, я почему-то почувствовала облегчение.
— Поссорилась с любовником с работы, вернулась домой и строит из себя мать.
— А-ха-ха-ха.
Сора-нэ издала легкий, отрывистый смех.
— Нормально же, мать. Всяко лучше, чем ничего.
— Думаешь?
— Если исчезнет — станет одиноко.
«Наверное», — добавила Сора-нэ.
Сора-нэ кажется легкомысленной, но верит в доброту людей. Притворяется безразличной, но заботлива.
Зонт и рикша сейчас доказывали это.
— ...Сора-нэ, ты хороший человек.
— Хорошего человека завтра не зарежет женщина, так ведь?
Сора-нэ пожала плечами, отмахиваясь от похвалы.
— Ненавидеть тех, кто тебя любит — это, наверное, геморройно.
Сказав это слишком откровенно, потому что это Сора-нэ, я немного пожалела.
Сора-нэ некоторое время молча тащила рикшу, потом равнодушно согласилась: «Ну да».
— Не то чтобы ненавижу, все милые. Просто... дальше ничего нет. Любовные чувства не возникают, и все тут.
Сора-нэ озвучила свою черту. Я так и думала.
Глядя на ее профиль без особого энтузиазма, когда она дежурно клеит девочек.
— А тебя могут зарезать?
— Котори-тян вполне может.
Сора-нэ улыбалась, словно ожидая этого.
— Ты так не делай. Ревность — это ладно, но такое нельзя. Если дорожишь человеком, уважай и его окружение. Я-то не уважаю, но тебе советую.
Советовать другим то, что не делаешь сам.
Может, она доверяет мне свое желание. Кого Сора-нэ проецирует на меня?
— Ведь ты хочешь быть счастливой с учителем?
Обернувшись, Сора-нэ сказала это без привычной улыбки.
Среди пота на лбу, который она не могла вытереть, шрам сиял, как дневная луна.
Хочу быть счастливой... ну да.
Только есть небольшое расхождение во мнениях.
— Я уже достаточно счастлива.
Я чувствую, как сэнсэй меня любит, так сильно, что хочется плакать.
Для меня сэнсэй — и мама, и сестра, и любовница, и эротичная красавица. Любовь не ограничивается одной гранью, я ищу многого и жадно. Я заполняю все сэнсэем, поэтому замена невозможна. Даже родная мать уже ничем не может ее заменить.
— Тогда желай быть счастливой и завтра. Не думай о десяти или двадцати годах вперед, просто «хорошо бы и завтра было так». Не теряй чувства, что хочешь, чтобы после субботы наступило воскресенье. Хотя у меня в субботу и воскресенье выходных нет.
— ...Тяжелая работа.
— Именно.
Даже сейчас она возится со мной не по работе.
— Раз Сора-нэ сказала это серьезно, я запомню.
— Серьезно... ладно, сойдет.
Видимо, оправдываться стало лень, она сменила тему.
— Жарко, лень... спать хочу-у.
Слабость, которую она ни за что не показала бы обычному клиенту.
Неожиданно понятный человек.
— Честно говоря, я бы сейчас повалилась вместе с рикшей и поспала.
Чем она хвастается? Я рассмеялась над гордо обернувшейся Сорой-нэ.
— Сора-нэ, ты могла бы жить, не работая, если бы заставила своих пассий содержать тебя.
— За кого ты меня принимаешь?
— За бабника.
Который пытается быть заботливой старшей сестрой.
— Верно.
Зная или не зная о моем подтексте, Сора-нэ криво усмехнулась.
— Так куда ты хочешь поехать?
Сора-нэ, тащившая рикшу без цели, наконец спросила.
Куда... мне всегда приходит в голову только одно место.
— ...К сэнсэю.
— Так и знала. Ничего не поделаешь, мяу (ня).
Сора-нэ уперлась ногами и резко сменила направление. Я не думала, что просьбу выполнят, поэтому удивилась целеустремленности Соры-нэ.
— Ты знаешь, где дом сэнсэя?
— Слышала, что в районе Року-дзидзо. Поедем туда, а дальше любовь поможет. Поможет-поможет.
Сора-нэ кивнула, убеждая саму себя.
— Жги любовь, чтоб была как маяк.
Непонятно, шутит она или нет.
— Наверное, быстрее будет, если она найдет нас, чем мы ее. Заметно же.
— Ну, может быть.
Я оглядела рикшу. И покрутила зонтик, как ветряную мельницу.
— Но ты и правда любишь эту учительницу. Хотя лицо у нее хорошее, спору нет.
Мощно и быстро шагая, Сора-нэ поддразнила меня, как одноклассница.
— Угу. Супер люблю.
Даже в шутку, приходит удовлетворение, словно откусила большой фрукт.
Любовь. То, что я не чувствую ни к кому, кроме сэнсэя.
Добрых людей много, но мне не нужна доброта ни от кого, кроме сэнсэя.
От сэнсэя я хочу бесконечно.
С ней мне ничего не страшно. Потому что я счастлива.
После счастья ничего нет. Больше ничего нет. Поэтому быть с сэнсэем — это конец моей жизни.
— Ну, я в каком-то смысле даже восхищаюсь этим учителем.
— Э?
Зонт наклонился, создавая более густую тень.
— Голос низкий, страшно. Не в том смысле. Тот учитель, знаешь ли, серьезная. В основе у нее здравый смысл. А тормоза в голове сломаны. Будучи добропорядочной, она может свернуть с пути. Этот противоречивый образ жизни... а, ладно. Короче, удивительный учитель.
«Иначе бы не пристала к ученице, будучи замужем», — быстро проговорила Сора-нэ и рассмеялась.
Не особо-то хвалит, надулась я.
Мне не нужны такие сложные оценки.
Я покрутила зонтик.
— Сэнсэй добрая и просто немного... очень эротичная красавица.
Для меня она была просто влюбленной старшей сестрой.
— То, что ты не забываешь добавить «красавица» — твоя добродетель.
— Похвалила?
— Ну так.
— Аха. Я ведь правда люблю лицо сэнсэя.
Странно. До того, как влюбилась, глядя на лицо сэнсэя за кафедрой, я думала только: «Хм, красивая». А сейчас от одного взгляда тепло, как от солнца.
— Согласна. Если я — десять, то учитель — девять по красоте.
— Десять миллиардов.
— А-ха-ха-ха.
Она рассмеялась так, словно ждала этого ответа, а потом:
— Рин.
— М?
— Тот учитель — твоя первая любовь?
— Угу.
В ответе не было ни сомнений, ни паузы.
От встречи взглядом с этими спокойными черно-фиолетовыми глазами в мире и сердце дует ветер. Уносит обычную депрессию и страдания, остаюсь только я, парящая в далеком синем небе неизвестно где.
Только недавно я поняла, что то чувство невесомости и подъема, от которого земля уходит из-под ног — это любовь.
— Ясно.
Мы проехали мимо Року-дзидзо, пересекли перекресток и въехали в жилой район. Продвигаясь по узкой улочке, не рассчитанной на рикшу, Сора-нэ снова пробормотала: «Ничего не поделаешь, мяу».
И затем.
— М-м, что бы выбрать... Шесты для сушки белья, печеный батат, вараби-моти... На самом деле, почти ничего из этого не слышно. Нет, шесты в родном доме слышала...
— О чем ты?
— Недавно ко мне приезжали продавать булочки с кремом. Купила, потому что забавно.
«Гурин», — Сора-нэ выгнула спину назад и посмотрела на меня.
— Ты что больше любишь: печеный батат или вараби-моти?
— Э, вараби-моти.
— Летом — логично. Опусти зонт.
Сора-нэ повернулась вперед и, тряхнув волосами:
— ВАРАБИИИИИИИИИИИИИМОТИ!
Она закричала так внезапно, что я вжала голову в плечи от испуга.
— ВААААААААААРААААААААБИИИИИИИИИИИИИ!
Бесцеремонно и громко крича, мы проехали мимо церкви. Люди из церкви испугались, приоткрыли дверь и выглянули. Пока я прятала лицо за зонтом, Сора-нэ продолжала кричать «вараби, вараби», и я невольно подумала про квокк (валлаби). Какие они?
— А, это типа выкуривания огнем.
Сора-нэ объяснила с пугающим сравнением. Неужели «чтобы сэнсэй нашла» — это вот так? Если сэнсэя нет дома, это просто подозрительная рикша, все ли в порядке?
— Эй, не прячься за зонтом. Я это делаю, чтобы учитель нашла тебя.
— А, все-таки так.
Получив замечание, я опустила зонт. Солнце и внимание были острыми.
— Рин, какая фамилия у учителя? Спрашивала, но забыла.
— Э, Итигохара.
Официально. Для меня она Маэкава Ицуки-сэнсэй (девичья фамилия, судя по всему, или просто имя Ицуки без фамилии мужа).
— Поняла. ИТИГОООООООООООООООООООООООО! (Клубника!)
Уже не вараби-моти, а конкретнее.
«Строберри-берри», — Сора-нэ танцевала, виляя рикшей и разбрызгивая пот. Меня мотало из стороны в сторону, так что меня быстро укачало. Сора-нэ, носившаяся по жилому району как в ритуале, видимо, вошла в раж и начала смеяться: «Хях-хи-хи», словно у нее винтик выпал. Эта Сора-нэ посмотрела в синее небо и запустила самый громкий смех, как фейерверк.
— ИИИИИИТИ-ТТИИИИИ, о, повезло. Сейчас встретилась глазами с учителем.
Сора-нэ, все еще откинувшись назад, ухмыльнулась: «Ния-». Услышав «учитель», бедра задрожали («пири-пири»), и я тоже посмотрела вверх. В окне, куда смотрела Сора-нэ, сэнсэя уже не было.
— Сэнсэй нас заметила?
— Кажется, это та квартира. Помню, слышала, что это квартира, когда тащила бесчувственную пьянь. Можно было так не шуметь... это, наверное, любовь.
— По-моему, шума было достаточно...
И хорошо, что она дома. А, сегодня суббота, шансов больше, чем в будни. Сора-нэ учла и это?
Сора-нэ остановилась, поставила рикшу. Наклонила ее, предлагая выйти. Глядя на квартиру сэнсэя, я сложила зонт. Выйдя, я протянула зонт, чтобы вернуть, и увидела за ним улыбку Соры-нэ.
— Рин.
Снова позвала по имени. Словно в ответ на возвращение зонта, Сора-нэ сказала:
— Помолюсь, чтобы в твоей первой любви не было сожалений.
Из-за челки, растрепавшейся от беготни и пота, Сора-нэ выглядела моложе, чем обычно.
Голос тоже дошел до меня прямо.
— Спасибо, что подвезла, Сора-нэ.
«Ага», — ответила Сора-нэ, озираясь по сторонам.
— Надо бежать. Местные из-за пустяков сразу полицию вызывают.
«Пока», — Сора-нэ потянула рикшу и легко побежала.
— Спасибо!
Я еще раз помахала рукой с благодарностью.
Спасибо, сестренка.
В тот момент, когда Сора-нэ уехала, дверь квартиры открылась.
— Тогава-сан!
Сэнсэй, видимо, в спешке сбежавшая вниз, подбежала, запыхавшись.
Не в костюме, с распущенными волосами, сэнсэй, которая не сэнсэй.
— Сэнсэ...
В момент, когда наши взгляды встретились, сдержанные слезы снова хлынули.
Сэнсэй, увидев мои слезы, изменилась в лице и побежала ко мне. «Очень быстро», — удивилась я, но это потому, что я тоже бежала к ней. Мы обнялись прямо перед домом.
Я чувствовала себя собакой, которая потерялась, бродила и наконец нашла хозяина.
Сэнсэй медленно, словно в нерешительности, нежно погладила меня по спине.
Не спросила «что случилось». Просто приняла меня. Я выше сэнсэя, так что ластиться стоя было очень неудобно. Но отпускать я не хотела.
Прежде чем стать местом, куда возвращается сэнсэй, прояснилось одно.
Место, куда возвращаюсь я — это грудь сэнсэя.