Мы идём неспешно.

Заходим в магазин в пяти минутах от дома, покупаю бутылку чая и газировки.

Причина проста.

Не хочу, чтобы семья узнала, что я привела кого-то.

Не хочу, чтобы видели, как я беру два стакана.

Но после прогулки по жарким улицам с редкой тенью нельзя ничего не предложить.

Поэтому я несу пакет из магазина.

«Тут», — говорю я, останавливаясь у дома, чувствуя, как мокрая от пота футболка липнет к спине.

Мияги смотрит на обычный дом, будто на диковинку, но ничего не говорит.

Я достаю ключ из сумки.

Но дверь открывается раньше, чем я успеваю его вставить.

Неловкий момент.

Невезение.

Плохой день.

Не знаю, что именно, но из двери выходит хмурая мать.

«Здравствуйте», — говорит Мияги напряжённым голосом и слегка кланяется.

Обычная мать ответила бы «здравствуйте» или сказала «заходите, отдыхайте». Но моя ничего не говорит, лишь формально кивает и проходит мимо.

Мне жаль Мияги, которая поздоровалась, но я ничего не могу сделать.

«Прости. Не бери в голову», — говорю я, провожая мать взглядом.

Мияги кивает с растерянным видом.

Я думала, что могу случайно встретить родных.

Но не ожидала, что это реально случится, и хочется пожаловаться Мияги за её идею прийти сюда. Но это просто злость, и я сама решила её привести.

«Заходи».

Пока атмосфера не стала тяжёлой, открываю дверь. Слышу тихий голос:

«Извините за вторжение».

Мы снимаем обувь, поднимаемся по лестнице и останавливаемся у первой из двух дверей в коридоре.

«Подожди, уберу в комнате».

«У тебя там бардак?»

«Нет, но на всякий случай».

Я не фанат уборки, но комната не захламлена. Всё же, не готовясь к гостям, хочу проверить.

Оставив Мияги, захожу в комнату.

Оглядываюсь — на комоде копилка.

В ней пять тысяч от Мияги. Не то чтобы секрет, но, думая о содержимом, не хочу, чтобы она видела.

Включаю кондиционер.

Достаю бутылки из пакета, ставлю на стол, прячу копилку в шкаф и зову Мияги.

«Садись где хочешь».

«Просторно», — говорит она, оглядывая комнату, и садится на кровать.

«У тебя тоже не маленькая».

Моя комната большая, но, кажется, её больше.

«Это была твоя мама?»

«Да».

«Больше никого нет?»

Как же это утомительно.

Все эти мелочи, когда пускаешь кого-то на свою территорию.

Я знала, что это хлопотно, но всё равно привела её, и теперь раздражаюсь. Я бы не стала задавать ей такие вопросы.

Вот почему мне это не нравится.

Я сама себе надоедаю. Игнорирую её голос, беру газировку и протягиваю ей. Сажусь, опираясь на кровать, открываю чай. Мияги зовёт: «Сендай».

«Наверное, есть».

«Кто?»

Она сидит на кровати, как у себя дома, но нервно болтает ногой.

«Старшая сестра, отличница».

Она студентка, вернулась домой в начале каникул. Сегодня я её не видела, но, скорее всего, она в своей комнате.

«Рядом?»

«Да».

«На сколько лет старше?»

Я знаю, что у Мияги нет злого умысла.

Она не столько хочет знать, сколько заполняет тишину случайными вопросами. Но это не лучший вопрос.

«Мияги, ты надоела».

Выпив глоток чая, ставлю бутылку на стол и ловлю её качающуюся правую ногу. Из-под шорт видны колени, я прижимаю к ним губы и провожу языком.

«Я не просила такого», — говорит она.

Я притворяюсь, что не слышу, и снимаю её носок.

Кондиционер только включён, ещё жарко.

Может, жара позволяет делать то, о чём не просили.

Я касаюсь языком тыльной стороны стопы, дохожу до лодыжки. Мягкая кожа влажнее обычного, на вкус — пот.

«Прекрати», — резко говорит Мияги и толкает мне в голову бутылкой.

Я забираю холодную бутылку, ставлю на пол. Глажу икры, мягко целую голень, и снова слышу жалобы.

«Я не приказывала лизать ноги».

«Ещё прикажешь».

«Не буду. Отпусти».

«Не отпущу».

Она могла бы сказать, что это приказ, но не сказала. Её просьба не может меня остановить. Я крепко держу её лодыжку и кусаю большой палец.

«Больно, Сендай!»

Мияги громкая, но не в том смысле. Не задаёт лишних вопросов и не приказывает остановиться.

Такое ощущение, будто мы обе этого хотим.

Лучше так, чем выслушивать её расспросы.

Но простое действие начинает казаться чем-то другим, и я кусаю сильнее.

«Говорю же, больно!»

«Не шуми, соседка услышит».

Стены не тонкие, и голос не такой громкий, но лучше перестраховаться.

«Это ты виновата. Прекрати — не буду шуметь».

«Тогда прикажи что-нибудь».

Я смотрю на неё, она хмуро смотрит в ответ, но молчит. Я лижу след от укуса, несколько раз прижимаю губы к стопе. Лижу от лодыжки по кости, целую под коленом. Мияги отдёргивает ногу.

«Иди сюда», — тихо говорит она.

«Это приказ?»

«Да».

Я сажусь рядом, её пальцы касаются моих губ. Она обводит их контур, но быстро убирает руку. Я ловлю её.

Не знаю, почему она колеблется, но иногда так делает, и мне это не нравится.

«Хочешь приказать что-то ещё? Говори».

«Отпусти руку, скажу».

«Ладно».

Отпускаю, она отдёргивает руку, но, помедлив, снова касается моих губ указательным пальцем.

«…Лизни».

Это, скорее всего, не то, что она хотела приказать. Но я молча касаюсь языком её пальца, и она засовывает его мне в рот. Кончик пальца трогает язык, я слегка прикусываю у второго сустава. Её палец исследует мой рот, я обвиваю его языком, останавливая. Мягко прижимаю язык, она вынимает палец.

Я лижу кончик, скольжу языком до основания. Целую тыльную сторону ладони, медленно лижу от запястья выше по руке.

«Так лизать противно», — говорит она, пытаясь убрать руку.

Я прижимаю губы и сильно лижу между запястьем и локтем.

«Сендай, хватит!»

Она резко вырывает руку.

«Забыла, что я просила не шуметь?»

«Я не шумлю», — ворчит она, вставая, но я хватаю её за руку.

Стоит зазеваться, и Мияги сбежит.

Моя задача — удержать её.

Сегодня это не меняется.

Я толкаю её на кровать, прижимая.

«Отвали», — злится она, как и ожидалось.

«Помолчи немного».

В голову лезет дурацкая мысль заткнуть её поцелуем, но я отгоняю её.

Слишком нахваталась из её манги.

Но это доказательство того, что я много раз была у неё, читала её книги, и хочется вздохнуть.

Год назад я бы не подумала о таком и не повалила бы Мияги. Обычно она валит меня, а не я её.

«Разве это не нарушение правил?»

Она снова ворчит.

Чтобы заглушить её жалобы, я кусаю её шею.

Сильно впиваюсь зубами, и она на миг замолкает.

Но тут же начинает шуметь.

«Больно, Сендай!»

Она толкает меня в плечо, протестуя.

Но не останавливает.

«Говорю, больно! Хватит!»

Она правда против.

Её рука, толкающая плечо, полна силы.

«Ты сама такое делаешь».

Я отстраняюсь, смотрю на её шею.

Место укуса покраснело, и мне стыдно, но Мияги тоже виновата.

Хоть места другие, она не раз делала похожее. Я тоже, но она не сдерживается, так что хуже.

Каждый новый след или боль заставляет думать о ней больше.

Хочу, чтобы она хоть немного поняла мои чувства.

«…Ну да», — неохотно говорит она, прикрывая шею.

Похоже, всё ещё больно — она трёт это место.

Я ложусь рядом.

Мы вдвоём на кровати.

Такое было, но у неё дома. Мияги на моей кровати — странно.

«Сендай, тесно», — ворчит она, толкая меня.

«Это моя кровать. Не толкайся, больно».

«Мне больнее».

Она встаёт и пинает мне ногу.

«Знаю».

Она много раз оставляла мне следы и кусала. Я лучше всех знаю, как это больно.

Я немного жалею.

Не для этого звала её в комнату, но так вышло. Если я буду вспоминать Мияги на этой кровати, то прокляну себя нынешнюю.

«Давай с следующей недели учиться серьёзно?»

Пытаясь исправить сбившиеся чувства, я говорю, и она тихо отвечает: «Думаю, так лучше».